Арт-галерея
«7:31»
1.09
– 25.10. 2017
Выставка Владимира Витлифа «One Way Ticket»
Выставка Владимира Витлифа – событие с метой
чудесного. Как всякое чудо, явление художника в Арт-галерее «7:31» соткалось феерично легко и непринужденно. Путь
от давней мечты о выставке Мастера к ее воплощению уложился в стремительном «вчера
было рано, завтра будет поздно, будем делать сегодня». Энергией нестареющего
дискотечного хита «One
Way Ticket» наполнились паруса холстов и…
1
сентября, в школьный Новый год, когда полагается случаться всяким волшебным
вещам, в Арт-галерее открылась юбилейная
для лицея № 31 тридцать первая по счету выставка.
Читаем афишу: «Владимир Витлиф «One Way Ticket». Проза. Живопись».
На
афише картина с чудесным кораблем и не менее чудесным островом, которые как
будто отрицают прозу жизни. Выcкакивает
из букв, как черт из табакерки, умопомрачительный ритм «Bony M». И странное сочетание слов – проза
и живопись.
Член Союза художников России,
художественный редактор Южно-Уральского издательства, участник российских и
международных выставок, преподаватель живописи в Русско-Британском институте,
дизайнер, фотограф – таков неполный спектр деятельности Владимира Витлифа. В
длинном перечне заслуг художника особое место занимает такой факт: он является финалистом премии «Писатель года-2014».
Так чудесно случилось, что время выставки совпало с важным событием в жизни
В.Витлифа. В свет вышла его первая книга
прозы. Она быстро разлетелась и сразу же празднично отметилась Гран-при на конкурсе "Южно-Уральская книга".
Главная особенность книги – нераздельность и
неслиянность прозы и живописи. Лирико-иронические
рассказы о житье-бытье художника – одна часть книги. Из быта прорастающие бытийные картины – другая. Прямая связь
между текстами и живописными образами не всегда явно видна. Сочетаясь друг с
другом, картины и слова то снимают возвышенный пафос друг друга, то возносят
какую-нибудь мелочь до поэтических высот. Слово становится живописным, а
зрительный образ рождает эмоции и требует выражения в слове. Метафоры и
сравнения писателя Витлифа родом из ремесла художника: у него перепаханное поле выглядит
как неизвестное гигантское полотно Пикассо, «этюдник бьется на ветру, как
птица-подранок», «чертежник-снег иссекает белыми штрихами безмолвную воду», «изба-развалюха
смотрит грязно-оранжевым, тусклым, косым глазом-окном», куст сирени за окном
«полощется, безмолвно, как в немом кино, из стороны в сторону, будто в горе». Слово как точный штрих. Его видишь,
оно трогает, удивляет, ему веришь.
Книгу составили истории из жизни художника. В рассказах
впечатления от встреч и поездок, байки о художниках, друзьях и студентах, пронзительно
искренние размышления-исповеди об искусстве, жизни и любви. Герой-рассказчик, безусловно, персонаж автобиографический.
Придуманный и реальный. То ли правда, то ли нет, думаешь читая. Веришь и не
веришь, как охотник на привале художника Перова. Чувствуешь себя не читателем,
а слушателем-собеседником. Автор, как полагается, пишет буквами, но работает,
скорей, на уровне голоса и слуха. Кстати, и общение с художником легкое и
веселое. Часто возникает желание задержать его нечаянно выскочившее меткое
словцо и дать совет: «Напишите-ка, сударь, об этом». А слова ускользают или
зависают, как в прыжке на батуте. Это обстоятельство – сказалось и забылось – кажется,
и художника несколько огорчает. Он сам за собой не всегда успевает. Манера
говорения Витлифа в текстах созвучна со стилем
Сергея Довлатова: лаконичные диалоги как-то укрупняют то, что составляет
«суету сует», в смешном и нелепом вдруг видится что-то печально-мимолетное и значительное.
Характерная черта
тонко выстроенных сюжетов – их незавершенность.
Встречи происходят, а в роман не складываются. К рыбалке готовятся, а рыба не
ловится. Картошку пропалывают, а она не растет. В деревенском доме живут, а он
не обживается. Уличный пес приютился в доме, а приюта не нашел. Катамаран
соорудили, а он не поплыл. На этюды поехали, а холсты остались неразвернутыми,
потому что, как снег на голову, упал …снег. Словом, житейский, реальный,
практически полезный результат отсутствует. А что, собственно, присутствует?
Вместо традиционного happyendа – длящееся
послевкусие от пережитого и звон струны в тумане. Лирико-иронические рассказы и картины В. Витлифа тяготеют ни много
ни мало к прозе Ивана Бунина. Можно
сколь угодно долго заклинать «остановись, мгновение», а оно все равно летит. В
прозе Бунина время ушло, а аромат яблок, мгновение любви, солнечный удар длятся,
и тайна сия велика есть…
Поиски
утраченного времени определяют звучание прозы и живописи
Владимира Витлифа. В его жизни главное – успеть. Успеть уместиться с этюдником
между началом и концом закатного фейерверка, между порывами ветра и грозовыми
раскатами, успеть до дождя, до снега, до едва уловимого для обыкновенного
человека перехода от утра к дню. Вот описание процесса творчества в рассказе «Был у меня дом в деревне…». «Еще
минут пятнадцать – двадцать – и мгла, как прилив, затопит чернильной жижей и
поля, и леса, и деревню. Благостное волнение настолько велико, что чуть
дрожащая нижняя челюсть выбивает зубную дробь. Думать нет времени. Только
волнение и эмоции, интуиция и опыт». В описании творческого порыва
воплощена лейтмотивная для художника мысль, своя формула жизни: «Нет эмоции – нет искусства».
Не потому ли так трогают
картины художника? По стилю и колориту они очень разные. Может даже странным
показаться их сочетания в пределах одной достаточно камерной экспозиции.
Ее
центральная часть – картины о ремесле. В них работает любимый
художественный прием Витлифа – включение элементов
коллажа в мастерски исполненный живописный поток. Например, натюрморт, на
котором бурное нагромождение кистей, тюбиков и прочих предметов творческого
быта, благодаря одной детали, вдруг обретает неожиданное звучание. Звучание в
прямом смысле слова.
В середине художественного хаоса – телефон с вылезающей из
нарисованного пространства настоящей деталью. Он дребезжит, перебивает, ну
просто влет бьет музу. Деталь задает сюжет и являет подтекст. Когда-то поэты-символисты
свой творческий принцип определили так: «Речь
идет не о том, о чем говорят слова». И натюрморт Витлифа, получается, не о предметах, а о сути. Процесс
творчества у него явление дискретное, прерывистое и порывистое. То, что ему,
творчеству, мешает, в конечном счете источником и предметом искусства становится.
Точка обрыва, кризиса здесь точка отсчета.
С натюрмортом созвучен автопортрет художника.
Здесь свой драматический сюжет. Широкий алый
росчерк посреди груди звучит как приговор. Сам акт разрушения – за пределами
полотна. Но сюжет картины достраивает фрагмент рассказа «Из жизни художника».
«Повернул к стене
очередной холст.
– Глаза бы его не видели!
Один, два, три… Сколько еще? Ничего не чувствую!..
Во все стороны полетели
брызги из банки с водой, в которую с размаху влетела брошенная мной, измазанная
в краске кисть».
А это уже на портрете:
«Плюхнулся в кресло.
Какое-то время сидел, запрокинув голову, закрыв глаза, пытаясь взять себя в
руки».
Если воспринимать жизнь
как синусоиду, состояние на портрете – ее крайняя, нижняя точка, знак
саморазрушения. И здесь же отправная точка взлета. Время на картинах
сконцентрировано в мгновение и вместе с тем протяженно. Оно аккумулирует не
столько события, сколько энергию. Сюжет картины – повод задуматься над тем, как
вообще выстраивается жизненный сценарий. Получается, пока ты есть, тупик,
кризис и край пропасти – понятия относительные, а «энергией заблуждения»
держится и движется жизнь. Момент перехода энергии из качества разрушительного
в качество созидательное и есть, наверное, главный предмет изображения
художника. Кажется, чаши весов еще не уравновесились, но вот сейчас куда-то,
неясно куда, все покатит. Короткое мгновение накануне равновесия, вероятно, и составляет
нерв творчества художника.
На
правой стороне экспозиции – картины, навеянные путешествиями.
Здесь бушующий аквамарин заграничных впечатлений, плещущий через край витальный
восторг. Картины как воплощение мечты. Когда тянешь лямку в этой суровой
действительности, пашешь и ходишь по кругу, как фабричная лошадь, страстно
хочется быть не кем иным, как отдыхающим.
«Билет в одну сторону» («One Way Ticket») – картина, давшая
название экспозиции. Близкая по стилю к динамичному рекламному плакату, она
дышит романтикой странствий. Здесь своя философия времени и места.
«А было ли
это?» – вопрос, витающий над картинами Витлифа. Было, было. Вот и билет есть –
в уголке, в роли коллажной детали, настоящий. В пространстве картины это знак
восхитительной жизни, которая миновала. Билет как портал, благодаря которому
реконструируется время, обратного хода вроде бы не имеющее. Относительно сюжета
картины возникает вопрос: здесь начало или финал путешествия? Если начало –
значит, там герой и остался. Билет-то в одну сторону. Сюжетную коллизию картины
проясняет финал рассказа «Крит в SMS».
«На
посадку заходили долго. В иллюминаторе безликий, плоский пейзаж «Баландино».
Выхожу в светлый проем на трап. Опа, да…и вспомнился мне воздух Крита».
Стремительному лайнеру на картине полагается не только мчать человека в
неизведанные дали, но и возвращать на круги своя. Не потому ли движение на
картине направлено вопреки вектору времени – назад, справа налево? Жизнь как
билет в одну сторону. При необратимости времени художник может воссоздать
минувшее. Есть такое выражение: «Large,
than life». Крупнее, чем в жизни, выглядят на картинах
Витлифа явления, попавшие в его воспоминания.
Левая,
сердечная, сторона выставки – картины о прошлом.
Их колорит приглушенный, даже мрачный. Праздничные, «заграничные» картины и
картины в стиле «ретро» зрители часто связывают по принципу контраста. Мол, там-то,
конечно, хорошо, а на родине-то вот ведь как… Да, в «домашних» картинах своя
печаль. Но и свой свет негасимый. С документальной точностью художник воссоздают
атмосферу навсегда ушедшей жизни. Ее, эту жизнь, узнаешь, как свою. Какие
знакомые салфеточки, этажерки, венские стулья и круглые столы! Картина «Фотография из семейного альбома»
– укрупненный вариант карточек-открыток. Им несть числа в старых семейных
альбомах.
Монотонная палитра полотна как будто замешана на светлой слезе:
счастье было и ушло. Уж нет тех людей и домов, а струна в тумане звенит.
«Фотография из семейного альбома» на расстоянии протянутой к зрителю руки.
Здесь радушное и искреннее приглашение разделить растворенную в картине радость.
Особый смысл приобретает предметная деталь. На переднем плане пустой стул.
Конечно, это место фотографа, который здесь и сейчас весело щелкает аппаратом.
Гипотетически он за пределами рамы, он в том месте, где мы сейчас. Он как бы с
нами, а мы как бы с ними. На пустующий сейчас стул хочется присесть. Там тебя
ждут. «Чайку?» – дружески подмигнув, спросят приветливо. Кстати, такое название
имеет натюрморт, где нарисованные детали сочетаются с коллажными. Изображение
предметов трансформируется в нечто прямо несвойственное искусству живописи: тебя
приглашают на огонек. Хочешь – заходи, погости, тебе рады.
Пространство
картин художника вообще удивительно устроено. Оно не
вмещается в пределы рамы. Жизнь длится за краями и плоскостью полотна – в
движении теней деревьев, в неожиданном телефонном звонке, в совпадающем с твоим
пульсом ритме алого пятна или росчерка. А иногда пределы рамы, наоборот, создают
особый ракурс. Цикл картин «Прощай,
Киргородок» состоит из одинаковых по композиции работ.
На всех с
документальной точностью изображены фасады старых двухэтажек. От края
до края – только фронтальная часть дома. По жанру это должен быть городской пейзаж. А у художника
получается что-то невероятное – портреты
домов с уходящей вглубь перспективой.
Ощущение перспективы создает
мастерски организованное пространство. Здесь сочетание тонко прописанных деталей с фотоколлажем. Едва заметные
швы-морщинки на лицах домов как знаки правды времени.
Еще одна мелодия в стиле ретро – картина,
изображающая уголок комнаты в старой квартирке.
Поразительно точно предметные
детали воссоздают атмосферу послевоенного времени. Слева сверху не сразу заметная
коллажная деталь – реальная фотография мамы и бабушки. Эта деталь,
портал в минувшее, вдруг выводит изображение на запредельную поэтическую
высоту. И название – «Маме и бабушке
посвящается».
У картины – поминовения есть
точная копия. Это рассказ «Три дня
спустя». Писатель воссоздает состояние человека, у которого умерла мама. Художественная
деталь здесь – знак конечного и длящегося времени. Мамы уже нет, а кофточки в
шкафу еще хранят родной запах, еще стоит на столике стакан с недопитой водой,
еще не остыло тепло прикосновения к ее мягким рукам.
Рядом с последними
словами рассказа, как и рядом с картиной, надо остановиться и просто помолчать.
«За окном тот же куст,
истязая себя, хлещет ветками, осыпая листья и землю цветками сирени.
Опять постоял, снова
прислушался. Тихо, куда-то в воздух прошептал:
- Мама, ты здесь?»
Благодарность, любовь,
память, таинство жизни и смерти… Это как изображается? Какими словами
выговаривается? Да Бог его знает…
Старые двухэтажки,
комнаты в коммуналках, лица родных на фотокарточках, живые и уже погаснувшие
глаза окон – все эти образы тяготеют к простому и ясному понятию Дом.
Экспозицию, объединившую картины о Доме, художник назвал очень лично – «Сынок, Родину не выбирают». Это как из
разговора по душам.
И вообще, все картины и
рассказы Владимира Витлифа очень живые и искренние. Здесь легки переходы, не
только в пространстве, но и во времени. Легки, потому что точно знаешь, что не
потеряешься, вернешься к исходной точке, то есть к самому себе, к месту, где
пульсирует живой родничок – не душа ли?
Философ
Михаил Бахтин, размышляя о природе искусства, когда-то вывел формулу
жизни: «Жить – это значит участвовать в
диалоге: вопрошать, понимать, ответствовать, соглашаться. В этом диалоге
человек участвует весь и всею жизнью: глазами, губами, руками, душой, духом,
всем телом и поступками».
В постоянном диалоге с
собой, с ближними и дальними, со зрителями и
слушателями, с домами и деревьями, с рассветами и закатами, с кораблями и птицами живет художник
Владимир Витлиф.
Говорят, имя – это
судьба. Если соединить латинское vita
и английское live
получается Витлиф, что буквально означает жить
жизнь. Да... Что тут скажешь? Энергетика!
Елена
Баталова
