Немного об искусстве, жизни и любви

Арт-галерея «7:31»

1.09 – 25.10. 2017

Выставка Владимира Витлифа «One Way Ticket»

Выставка Владимира Витлифа – событие с метой чудесного. Как всякое чудо, явление художника в Арт-галерее «7:31» соткалось феерично легко и непринужденно. Путь от давней мечты о выставке Мастера к ее воплощению уложился в стремительном «вчера было рано, завтра будет поздно, будем делать сегодня». Энергией нестареющего дискотечного хита «One Way Ticket» наполнились паруса холстов и…

         1 сентября, в школьный Новый год, когда полагается случаться всяким волшебным вещам, в Арт-галерее открылась юбилейная для лицея № 31 тридцать первая по счету выставка.

Читаем афишу: «Владимир Витлиф «One Way Ticket». Проза. Живопись». 

На афише картина с чудесным кораблем и не менее чудесным островом, которые как будто отрицают прозу жизни. Выcкакивает из букв, как черт из табакерки, умопомрачительный ритм «Bony M». И странное сочетание слов – проза и живопись.

         Член Союза художников России, художественный редактор Южно-Уральского издательства, участник российских и международных выставок, преподаватель живописи в Русско-Британском институте, дизайнер, фотограф – таков неполный спектр деятельности Владимира Витлифа. В длинном перечне заслуг художника особое место занимает такой факт: он является финалистом премии «Писатель года-2014». Так чудесно случилось, что время выставки совпало с важным событием в жизни В.Витлифа. В свет вышла его первая книга прозы. Она быстро разлетелась и сразу же празднично отметилась Гран-при на конкурсе "Южно-Уральская книга".

 Главная особенность книги – нераздельность и неслиянность прозы и живописи. Лирико-иронические рассказы о житье-бытье художника – одна часть книги. Из быта прорастающие бытийные картины – другая. Прямая связь между текстами и живописными образами не всегда явно видна. Сочетаясь друг с другом, картины и слова то снимают возвышенный пафос друг друга, то возносят какую-нибудь мелочь до поэтических высот. Слово становится живописным, а зрительный образ рождает эмоции и требует выражения в слове. Метафоры и сравнения писателя Витлифа родом из ремесла художника: у него перепаханное поле выглядит как неизвестное гигантское полотно Пикассо, «этюдник бьется на ветру, как птица-подранок», «чертежник-снег иссекает белыми штрихами безмолвную воду», «изба-развалюха смотрит грязно-оранжевым, тусклым, косым глазом-окном», куст сирени за окном «полощется, безмолвно, как в немом кино, из стороны в сторону, будто в горе». Слово как точный штрих. Его видишь, оно трогает, удивляет, ему веришь.

Книгу составили истории из жизни художника. В рассказах впечатления от встреч и поездок, байки о художниках, друзьях и студентах, пронзительно искренние размышления-исповеди об искусстве, жизни и любви. Герой-рассказчик, безусловно, персонаж автобиографический. Придуманный и реальный. То ли правда, то ли нет, думаешь читая. Веришь и не веришь, как охотник на привале художника Перова. Чувствуешь себя не читателем, а слушателем-собеседником. Автор, как полагается, пишет буквами, но работает, скорей, на уровне голоса и слуха. Кстати, и общение с художником легкое и веселое. Часто возникает желание задержать его нечаянно выскочившее меткое словцо и дать совет: «Напишите-ка, сударь, об этом». А слова ускользают или зависают, как в прыжке на батуте. Это обстоятельство – сказалось и забылось – кажется, и художника несколько огорчает. Он сам за собой не всегда успевает. Манера говорения Витлифа в текстах созвучна со стилем Сергея Довлатова: лаконичные диалоги как-то укрупняют то, что составляет «суету сует», в смешном и нелепом вдруг видится что-то печально-мимолетное и значительное.

 Характерная черта тонко выстроенных сюжетов – их незавершенность. Встречи происходят, а в роман не складываются. К рыбалке готовятся, а рыба не ловится. Картошку пропалывают, а она не растет. В деревенском доме живут, а он не обживается. Уличный пес приютился в доме, а приюта не нашел. Катамаран соорудили, а он не поплыл. На этюды поехали, а холсты остались неразвернутыми, потому что, как снег на голову, упал …снег. Словом, житейский, реальный, практически полезный результат отсутствует. А что, собственно, присутствует? Вместо традиционного happyendа – длящееся послевкусие от пережитого и звон струны в тумане. Лирико-иронические рассказы и картины В. Витлифа тяготеют ни много ни мало к прозе Ивана Бунина. Можно сколь угодно долго заклинать «остановись, мгновение», а оно все равно летит. В прозе Бунина время ушло, а аромат яблок, мгновение любви, солнечный удар длятся, и тайна сия велика есть…

Поиски утраченного времени определяют звучание прозы и живописи Владимира Витлифа. В его жизни главное – успеть. Успеть уместиться с этюдником между началом и концом закатного фейерверка, между порывами ветра и грозовыми раскатами, успеть до дождя, до снега, до едва уловимого для обыкновенного человека перехода от утра к дню. Вот описание процесса творчества в рассказе «Был у меня дом в деревне…». «Еще минут пятнадцать – двадцать – и мгла, как прилив, затопит чернильной жижей и поля, и леса, и деревню. Благостное волнение настолько велико, что чуть дрожащая нижняя челюсть выбивает зубную дробь. Думать нет времени. Только волнение и эмоции, интуиция и опыт». В описании творческого порыва воплощена лейтмотивная для художника мысль, своя формула жизни: «Нет эмоции – нет искусства».

Не потому ли так трогают картины художника? По стилю и колориту они очень разные. Может даже странным показаться их сочетания в пределах одной достаточно камерной экспозиции.

Ее центральная часть – картины о ремесле. В них работает любимый художественный прием Витлифа – включение элементов коллажа в мастерски исполненный живописный поток. Например, натюрморт, на котором бурное нагромождение кистей, тюбиков и прочих предметов творческого быта, благодаря одной детали, вдруг обретает неожиданное звучание. Звучание в прямом смысле слова. 

В середине художественного хаоса – телефон с вылезающей из нарисованного пространства настоящей деталью. Он дребезжит, перебивает, ну просто влет бьет музу. Деталь задает сюжет и являет подтекст. Когда-то поэты-символисты свой творческий принцип определили так: «Речь идет не о том, о чем говорят слова». И натюрморт Витлифа, получается, не о предметах, а о сути. Процесс творчества у него явление дискретное, прерывистое и порывистое. То, что ему, творчеству, мешает, в конечном счете источником и предметом искусства становится. Точка обрыва, кризиса здесь точка отсчета.

С натюрмортом созвучен автопортрет художника. 

Здесь свой драматический сюжет. Широкий алый росчерк посреди груди звучит как приговор. Сам акт разрушения – за пределами полотна. Но сюжет картины достраивает фрагмент рассказа «Из жизни художника».

«Повернул к стене очередной холст.

– Глаза бы его не видели! Один, два, три… Сколько еще? Ничего не чувствую!..

Во все стороны полетели брызги из банки с водой, в которую с размаху влетела брошенная мной, измазанная в краске кисть».

А это уже на портрете:

«Плюхнулся в кресло. Какое-то время сидел, запрокинув голову, закрыв глаза, пытаясь взять себя в руки».

Если воспринимать жизнь как синусоиду, состояние на портрете – ее крайняя, нижняя точка, знак саморазрушения. И здесь же отправная точка взлета. Время на картинах сконцентрировано в мгновение и вместе с тем протяженно. Оно аккумулирует не столько события, сколько энергию. Сюжет картины – повод задуматься над тем, как вообще выстраивается жизненный сценарий. Получается, пока ты есть, тупик, кризис и край пропасти – понятия относительные, а «энергией заблуждения» держится и движется жизнь. Момент перехода энергии из качества разрушительного в качество созидательное и есть, наверное, главный предмет изображения художника. Кажется, чаши весов еще не уравновесились, но вот сейчас куда-то, неясно куда, все покатит. Короткое мгновение накануне равновесия, вероятно, и составляет нерв творчества художника.

На правой стороне экспозиции – картины, навеянные путешествиями. 

Здесь бушующий аквамарин заграничных впечатлений, плещущий через край витальный восторг. Картины как воплощение мечты. Когда тянешь лямку в этой суровой действительности, пашешь и ходишь по кругу, как фабричная лошадь, страстно хочется быть не кем иным, как отдыхающим. 

Чтобы только солнце и море! И ты на пляжном лежаке! В состоянии божественной курортной летаргии!..

 «Билет в одну сторону» («One Way Ticket») – картина, давшая название экспозиции. Близкая по стилю к динамичному рекламному плакату, она дышит романтикой странствий. Здесь своя философия времени и места. 

«А было ли это?» – вопрос, витающий над картинами Витлифа. Было, было. Вот и билет есть – в уголке, в роли коллажной детали, настоящий. В пространстве картины это знак восхитительной жизни, которая миновала. Билет как портал, благодаря которому реконструируется время, обратного хода вроде бы не имеющее. Относительно сюжета картины возникает вопрос: здесь начало или финал путешествия? Если начало – значит, там герой и остался. Билет-то в одну сторону. Сюжетную коллизию картины проясняет финал рассказа «Крит в SMS». «На посадку заходили долго. В иллюминаторе безликий, плоский пейзаж «Баландино». Выхожу в светлый проем на трап. Опа, да…и вспомнился мне воздух Крита». Стремительному лайнеру на картине полагается не только мчать человека в неизведанные дали, но и возвращать на круги своя. Не потому ли движение на картине направлено вопреки вектору времени – назад, справа налево? Жизнь как билет в одну сторону. При необратимости времени художник может воссоздать минувшее. Есть такое выражение: «Large, than life». Крупнее, чем в жизни, выглядят на картинах Витлифа явления, попавшие в его воспоминания.

Левая, сердечная, сторона выставки – картины о прошлом. Их колорит приглушенный, даже мрачный. Праздничные, «заграничные» картины и картины в стиле «ретро» зрители часто связывают по принципу контраста. Мол, там-то, конечно, хорошо, а на родине-то вот ведь как… Да, в «домашних» картинах своя печаль. Но и свой свет негасимый. С документальной точностью художник воссоздают атмосферу навсегда ушедшей жизни. Ее, эту жизнь, узнаешь, как свою. Какие знакомые салфеточки, этажерки, венские стулья и круглые столы! Картина «Фотография из семейного альбома» – укрупненный вариант карточек-открыток. Им несть числа в старых семейных альбомах. 

Монотонная палитра полотна как будто замешана на светлой слезе: счастье было и ушло. Уж нет тех людей и домов, а струна в тумане звенит. «Фотография из семейного альбома» на расстоянии протянутой к зрителю руки. Здесь радушное и искреннее приглашение разделить растворенную в картине радость. Особый смысл приобретает предметная деталь. На переднем плане пустой стул. Конечно, это место фотографа, который здесь и сейчас весело щелкает аппаратом. Гипотетически он за пределами рамы, он в том месте, где мы сейчас. Он как бы с нами, а мы как бы с ними. На пустующий сейчас стул хочется присесть. Там тебя ждут. «Чайку?» – дружески подмигнув, спросят приветливо. Кстати, такое название имеет натюрморт, где нарисованные детали сочетаются с коллажными. Изображение предметов трансформируется в нечто прямо несвойственное искусству живописи: тебя приглашают на огонек. Хочешь – заходи, погости, тебе рады.

Пространство картин художника вообще удивительно устроено. Оно не вмещается в пределы рамы. Жизнь длится за краями и плоскостью полотна – в движении теней деревьев, в неожиданном телефонном звонке, в совпадающем с твоим пульсом ритме алого пятна или росчерка. А иногда пределы рамы, наоборот, создают особый ракурс. Цикл картин «Прощай, Киргородок» состоит из одинаковых по композиции работ. 

На всех с документальной точностью изображены фасады старых двухэтажек. От края до края – только фронтальная часть дома. По жанру это должен быть городской пейзаж. А у художника получается что-то невероятное – портреты домов с уходящей вглубь перспективой. 

Ощущение перспективы создает мастерски организованное пространство. Здесь сочетание тонко прописанных деталей с фотоколлажем. Едва заметные швы-морщинки на лицах домов как знаки правды времени.

 Еще одна мелодия в стиле ретро – картина, изображающая уголок комнаты в старой квартирке. 

Поразительно точно предметные детали воссоздают атмосферу послевоенного времени. Слева сверху не сразу заметная коллажная деталь – реальная фотография мамы и бабушки. Эта деталь, портал в минувшее, вдруг выводит изображение на запредельную поэтическую высоту. И название – «Маме и бабушке посвящается».

У картины – поминовения есть точная копия. Это рассказ «Три дня спустя». Писатель воссоздает состояние человека, у которого умерла мама. Художественная деталь здесь – знак конечного и длящегося времени. Мамы уже нет, а кофточки в шкафу еще хранят родной запах, еще стоит на столике стакан с недопитой водой, еще не остыло тепло прикосновения к ее мягким рукам.

Рядом с последними словами рассказа, как и рядом с картиной, надо остановиться и просто помолчать.

«За окном тот же куст, истязая себя, хлещет ветками, осыпая листья и землю цветками сирени.

Опять постоял, снова прислушался. Тихо, куда-то в воздух прошептал:

- Мама, ты здесь?»

Благодарность, любовь, память, таинство жизни и смерти… Это как изображается? Какими словами выговаривается? Да Бог его знает…

Старые двухэтажки, комнаты в коммуналках, лица родных на фотокарточках, живые и уже погаснувшие глаза окон – все эти образы тяготеют к простому и ясному понятию Дом. Экспозицию, объединившую картины о Доме, художник назвал очень лично – «Сынок, Родину не выбирают». Это как из разговора по душам.

И вообще, все картины и рассказы Владимира Витлифа очень живые и искренние. Здесь легки переходы, не только в пространстве, но и во времени. Легки, потому что точно знаешь, что не потеряешься, вернешься к исходной точке, то есть к самому себе, к месту, где пульсирует живой родничок – не душа ли?

Философ Михаил Бахтин, размышляя о природе искусства, когда-то вывел формулу жизни: «Жить – это значит участвовать в диалоге: вопрошать, понимать, ответствовать, соглашаться. В этом диалоге человек участвует весь и всею жизнью: глазами, губами, руками, душой, духом, всем телом и поступками».

В постоянном диалоге с собой, с ближними и дальними, со зрителями и слушателями, с домами и деревьями, с рассветами и закатами, с кораблями и птицами живет художник Владимир Витлиф.

Говорят, имя – это судьба. Если соединить латинское vita и английское live получается Витлиф, что буквально означает жить жизнь. Да... Что тут скажешь? Энергетика!

Елена Баталова